Сказание о Хочбаре, уздене из аула Гидатль, о Кази-кумухском хане, о Хунзахском нуцале и его дочери Саадат

Огни под котлами погашены. Где же княжна хунзахская?
Грудью она прижалась в спальне к стеклу окна.
Жених еще не явился, но постель широкая застлана,
Ждет молодого тела, ждет Саадат она.


Дождик пошел за стеклами, сначала мелкий и редкий,
Потом ударила молния, словно выстрел в упор.
Море забушевало, словно бы тоже в клетке.
Испуганная принцесса падает на ковер.


Над ней жених наклонился, держит. Прощай, надежда.
Ей захотелось вырваться и броситься вниз, в окно.
Но подошли прислужницы, снимают с нее одежду,
Кладут ее на подушки, на белое полотно.


Никто никогда не касался даже одежд девицы,
Никто не мечтал и в мыслях коснуться ее, и вот
В объятьях черного ворона трепещет белая птица!
Мужчина глядит бесстыже на плечи, грудь и живот.


Мужчина глядит на юность, и юность мужчину радует,
А грудь у мужчины черная, он весь, как баран, оброс.
Утром на белой простыне кровинку будут разглядывать,
Но не увидят, что наволочка мокра от горючих слез.


Море разбушевалось, кипит, волнуется Каспий...
Сколько впадает речек в его голубой простор.
У каждой своя дорога, но все они будто наспех
Гибнут в его просторах, сбегая с окрестных гор.


Ходят крутые волны, буен и грозен Каспий.
Чайка кричит на отмели, ветер сломал крыло.
Но море не слышит жалоб, будь ты хоть трижды распят.
Что ему речки, чайки, люди, добро и зло?


Тьма над землей как море, и тишина, как море.
Сердце твое, как чайка, стонет в глухую ночь.
Но равнодушным людям горе твое – не горе,
Жалобы не услышат и не придут помочь.


Как бы ты ни металась в тесных стенах, бедняжка,
Вся твоя боль не стоит ломаного гроша.
Как тебе очень больно, как тебе очень тяжко,
Знает на целом свете только одна душа.


Знает о боли сердца сердце еще второе.
Сердце совсем глухое... Но полно его винить...
Конь уж давно оседлан, землю копытом роет,
Искра надежды гаснет, последняя рвется нить.


Только бы боль разлуки в сердце не затихала.
Хуже с пустым-то сердцем жить в беспросветной мгле.
Хочбар, уезжая, прощается, благодарит Шамхала,
Счастья ему желает, роду и всей земле.


– Путь и тебе счастливый. Мы кунаки отныне. –
Витязь в седло садится. Конь заплясал под ним.
– Можно ли мне подъехать к окну молодой княгини?
Может, она захочет что передать родным?


Хочбар


Будь счастлива, дочь Нуцала. Мне уж пора в дорогу.
Дело свое я сделал. Дело пришло к концу.
Могу от тебя поклониться твоему родному порогу,
Твоему родному аулу. Но что передать отцу?


Саадат


Будь счастлив и ты, гидатлинец. Скажи там отцу и матери,
Что дочка благополучна, спасибо им и привет
За то, что меня взлелеяли, за то, что меня просватали,
За то, что отдали в рабство в самом расцвете лет.


За то, что уделом сделали сухие чуждые степи,
За то, что чужие руки впервые раздели меня,
За то, что чужие губы выпили первый трепет,
Чужое сердце согрелось у моего огня.


Ну и тебе спасибо за то, что ты так умело
Просьбу отца исполнил и меня в этот плен привез.
Спасибо тебе, мужчина, умеющий делать дело,
Но оценить не умеющий женской любви и слез.