Переводы Марины Ахмедовой-Колюбакиной

Последний адрес жизни уходящей,
Всегда прекрасна и всегда светла,
Единственной моей и настоящей
Любовью стала ты, Махачкала.

ЧУНГУР

Прошу, не давайте мне этот чунгур!
Не лейте вино в опустевшую чашу.
Я жизнь покидаю, как раненый тур,
Который спешит в заповедную чащу.

О, время, ты — флюгер… По воле ветров
На запад восток променяешь мгновенно.
Но век мой прошел, и хоть был он суров,
Моей никогда не увидит измены.

Попались надежды мои в западню,
Но цепко карабкаясь вверх по канату,
Пытаются вырваться сто раз на дню
И столько же падают в яму обратно.

Желанья мои провалились под лед,
Что бритвы острей их крошит и калечит,
И старость уже предъявила свой счет,
Который давно мне оплачивать нечем.

Я жизнь не держу, как быка, за рога,
Возможно ли в мире больном быть здоровым
И не умереть от того сквозняка,
Что поколебал мирозданья основы.

Грохочет гроза над горами весной,
Трава шелестит на могилах печально.
Закончилась песня… Но этот покой,
Как пауза, предвосхищает начало.

Прошу, не давайте мне больше чунгур!
Не лейте вино в опустевшую чашу.
Я жизнь покидаю, как раненный тур,
Который спешит в заповедную чашу.

ОДИНОЧЕСТВО

Двадцатый век на финишной прямой.
Еще рывок — и ленточка порвется…
А я один стою, как часовой,
Что смены караула не дождется.

Мелькает, как в ускоренном кино,
Планета с миллиардным населеньем.
Но я, как в поле позабытый сноп,
Совсем один под дождиком осенним.

Как дерево в степи — зеленый стяг,
Простреленный насквозь враждебным ветром,
Согнулся в вопросительный я знак,
Нет на который верного ответа.

И в стороне от дедовских могил
Надгробием, которое всех выше,
Как знак я восклицательный застыл,
Чей пламенный призыв никто не слышит.

На острове своем, как Робинзон,
На горизонт гляжу без сожаленья
И одиноко хмурюсь, как бизон,
Который обречен на истребленье.

И в чужеземных странах, видит Бог,
Давным-давно мне не до венских вальсов.
Я в шумных залах также одинок,
Как одинок в них мой язык аварский.

Совсем один, как доблестный солдат,
Что чудом уцелел из всей пехоты.
Из окруженья выйдя наугад,
Попал в непроходимое болото.

Совсем один, как раненый журавль,
В недобрый час отбившийся от стаи…
Уже давно на юг ему пора,
Да крылья перебитые устали.