В Сантьяго, в Чикаго, в Оттаве — везде:
И в солнечном Рио, и в пасмурном Осло,
При свете неоновом и в темноте
Мне было найти эту песню непросто.
Но интуитивно я шел наугад,
Блуждая один в городских лабиринтах,
Где каждый квартал, будто каменный сад
В греховной ночи пламенел гиацинтом.
В безумной Америке, где авеню
Манят ослепительным блеском рекламы,
Я видел умопомрачительных ню
На грязных подмостках нью-йоркских бедламов.
Там царствовал доллар — невежа и плут,
И с пьяной ухмылкой бахвалился рьяно,
Что в мире подлунном, где все продают,
Ему даже совесть купить по карману.
Какую угодно на ощупь и цвет
У нищего нигера и президента,
Поскольку нигде такой совести нет,
Чтоб не продавалась согласно моменту.
Все цену имеет — и плоть, и душа,
И только лишь то неподкупно на свете,
За что не дается никем ни гроша,
Чтоб зря не выбрасывать деньги на ветер.
И тысячи двадцатилетних сердец
Внимают с восторгом губительной речи,
Которая, их превращая в овец,
На бойне какой-нибудь всех искалечит.
В Корее, Вьетнаме?.. Не все ли равно,
Где в голову юного выстрелит юный,
Как будто бы не наяву, а в кино
Сражаются на смерть хазары и гунны.
Но мы же не варвары в веке своем,
Тогда по какой же указке незримой
Палим без разбора и ночью, и днем
По мирным селеньям, как по Хиросиме?
Одно из таких называлось Сонгми…
Теперь его нет уже больше на карте.
Но те, кто отважно сражались с детьми,
О Божьей, как видно, не ведали каре.
О двадцатилетние, мир полон слез,
Так не приближайте агонию мира,
Чтоб «быть иль не быть?» — этот вечный вопрос
Остался навек лишь в твореньях Шекспира.
IV
Не знаю, с чего эту песню начать,
Таинственную, как лицо под вуалью,
Которое виделось мне по ночам,
Но утром скрывалось за синею шалью.
И вдруг мне припомнилось время, когда
Я сам был мальчишкою двадцатилетним…
В тот год к нам нагрянула в саклю беда,
Которая так и не стала последней.
Мой брат в Балашове скончался от ран…
И старый отец наш — поэт и философ,
Над свежей могилой стоял до утра,
Роняя скупые отцовские слезы.
А мама достала свой черный платок,
Чтоб спрятать под ним побелевшие пряди…
Об этом я несколько горестных строк
Тогда записал в своей школьной тетради.
И средний мой брат не вернулся с войны,
В земле черноморской остался навеки,
Чуть-чуть не дожив до победной весны,
Что в горный аул ворвалась, словно ветер.
Раздвинула занавес туч грозовых,
Чтоб хлынуло майское солнце на скалы,
Которые в шапках своих снеговых
Стояли угрюмые, как аксакалы.