* * *
Пели ручьи, словно струны звеня:
– Белая ночь лучше черного дня.
В небе гора на вечерней заре
Тихо сказала дочерней горе:
– Камень в стене, неказистый на вид,
Лучше кладбищенских мраморных плит.
А виночерпий в сердечном пылу,
Помню, изрек, как пророк, на пиру:
– Красным вином лучше скатерть залить,
Нежели кровью снега обагрить.
И произнес виночерпию в лад,
Шрамом увенчанный, бывший солдат:
– В мире вернее, чем посвист свинца,
Слово любви покоряло сердца.
Женщину лучше весь век обнимать,
Нежели сабли сжимать рукоять.
Женщина пусть, а не в поле метель
Брачную стелет солдату постель.
И обронила невеста слова
Там, где густая примята трава:
– Лучше пусть будет нагорье седым,
Лучше пусть будет жених молодым,
* * *
Наверно, такой мой удел,
И впредь не желаю другого.
О чем бы я песню ни пел,
Твой голос мне слышится снова.
И в отгласах отчей земли,
И в каждом звучании зова
Повсюду вблизи и вдали
Твой голос мне слышится снова.
Когда я о звездах пишу
Иль, в чье-нибудь вещее слово
Проникнув, почти не дышу,
Твой образ мне видится снова.
Когда очарован мой взор
Обличием края родного,
Не зря в окружении гор
Твой образ мне видится снова.
* * *
У подножья земной высоты,
То, о чем лишь подумала ты,
Было искренней слов, что изрек
Я, как грешник, от неба далек.
Оказалось прекрасным все то,
Что не ставилось мной ни во что,
Но давно, как одно из чудес,
Возносилось тобой до небес.
Пред молитвой твоей мой зарок,
Как пред истинным словом клинок,
Оказался слабее, увы,
С появленьем осенней листвы.
Оказалось: твой шепот, что тих,
Значил больше, чем громкий мой стих.
Это понял я нынче, когда
Горных круч поседела гряда.