В полдневный жар в долине Дагестана
Я умирал, а люди речь вели
О хитрости какого-то Гасана,
О выходках какого-то Али.
И, смутно слыша звук родимой речи,
Я оживал, и наступил тот миг,
Когда я понял, что меня излечит
Не врач, не знахарь, а родной язык.
Кого-то исцеляет от болезней
Другой язык, но мне на нем не петь,
И если завтра мой язык исчезнет,
То я готов сегодня умереть.
Я за него всегда душой болею.
Пусть говорят, что беден мой язык,
Пусть не звучит с трибуны Ассамблеи,
Но, мне родной, он для меня велик.
И чтоб понять Махмуда, мой наследник
Ужели прочитает перевод?
Ужели я писатель из последних,
Кто по-аварски пишет и поет?
Я жизнь люблю, люблю я всю планету,
В ней каждый, даже малый, уголок,
А более всего Страну Советов,
О ней я по-аварски пел, как мог.
Мне дорог край цветущий и свободный,
От Балтики до Сахалина – весь
Я за него погибну где угодно,
Но пусть меня зароют в землю здесь!
Чтоб у плиты могильной близ аула
Аварцы вспоминали иногда
Аварским словом земляка Расула –
Преемника Гамзата из Цада.
ОТВЕТ НА ТВОЕ ПИСЬМО
Письмо получил я с сегодняшней почтой
На склоне цадинском, где мягкие травы,
Лежу и читаю.
Спасибо за то, что
Ты любишь меня и желаешь мне славы.
Ты хочешь, чтоб имя мое не сходило
С газетных полос и зовущих плакатов,
Чтоб диктор вещал, чтоб афиша гласила:
«Такая-то пьеса, и автор Гамзатов».
Здесь пашут на склонах, а ты, дорогая,
Ревнуешь меня к этим горным просторам,
Коришь, что сценария не продвигаю
И чая не пью со своим режиссером.
Родная, от жизни нужна мне лишь малость:
Быть равным средь тружеников незаметных,
Вдыхать этот воздух да ты чтоб касалась
Рукою волос моих неодноцветных.
Уже мы не юны, еще мы не стары,
И эти упреки, что шлешь ты сердито,
Ломают и опустошают амбары,
Где помыслы наши хранятся, как жито.