II
По ночам, работая усердно,
Я писал о радости земной,
Женщину возлюбленную к сердцу
Прижимая левою рукой.
И как будто рукоять кинжала,
Чтоб была упругою строка,
Карандаш отточенный сжимала
Крепко моя правая рука.
Но в разгар мучительной работы,
Оборвав связующую нить,
Кто-то стал в железные ворота
Кулаками громко колотить.
Подошел к окну я, чертыхаясь,
И увидел полный двор папах,
Что сгрудились, без толку толкаясь,
Точно овцы где-нибудь в горах.
Мотоциклы их и лимузины
Фыркали, как будто скакуны.
Я подумал: веские причины
У гостей полночных быть должны.
Колокольчик медный надрывался
Над входною дверью, бил в набат,
Мол, давай, цадинец, просыпайся
Да буди скорее Патимат.
Что ж, прощай, любимая работа,
После твои главы завершу…
А сейчас открою я ворота
И гостей незваных приглашу.
Патимат, на поздний час не сетуй,
Лучше стол проворнее накрой.
И в поэме будущей за это
Я хвалу воздам тебе с лихвой.
Заскрипела дверь, и гости разом
Зашумели:
— Здравствуй, депутат!—
Не видал я раньше их ни разу,
Но знакомству новому был рад.
Притащил один из них барашка,
А другой бутылки с коньяком,
Из которых каждая вальяжно
Дорогим гордилась ярлыком.
Походя мне гости сообщили,
Что, увидев свет в моем окне,
Все без исключения решили
Заглянуть на час-другой ко мне.
И, забывши даже извиниться,
С пьяным любопытством в тот же миг
Стали в моих рукописях рыться
И листать страницы редких книг.
А один из них сказал небрежно:
— Ты писал, наверное, стихи.
Впрочем, не читаю я, конечно,
Никогда подобной чепухи.
А другой спросил:
— Скажи, приятель,—
Потрясая книжицей моей,—
Много ли за это дело платят
Честно заработанных рублей?
— Да не так уж много,— я ответил,—
Книга-то ведь пишется года…
И тогда заметил важно третий:
— Значит, писанина — ерунда.
Подмигнул четвертый сокровенно
И меня похлопал по плечу:
— Я тебя, Гамзатов, непременно
Взять в свою компанию хочу.