Мой отец любил проверять ум и находчивость своих сыновей и задавал нам неожиданные вопросы. Помню, однажды он сидел в овчинной шубе на террасе нашей сакли и рассказывал нам какую-то историю. А на телеграфных проводах сидели ласточки и своим пением прерывали рассказ отца, вернее, не прерывали, а музыкально сопровождали его. Закончив, отец вдруг обратился ко мне:
— Скажи, что старше — песня или сказка?
— Конечно, песня старше, — сказал я, — ее поет мама еще у колыбели. А сказку рассказывают потом, позже.
— А кто тебе рассказывает сказки?
— Дедушка и бабушка.
— А знаешь ли ты, кто старше — мама или дедушка с бабушкой? Вот ласточки поют песню, а эти горы и скалы рассказывают сказки.
— Горы и скалы?
— Да, слушай их. Им тысячи лет…
Седые горы, укутанные синими туманами, говорят, что они когда-то были злыми, огромными аздахами. Драконы эти, аздахи, лишили Аварию водных источников. Но юноша-горец острым мечом убил аздаха, и мертвый дракон превратился в гору. А другого аздаха убила наповал метким и острым словом молодая горянка — дочь бедняка, — так образовалась вторая гора. Был и третий аздах: мои аульчане напустили на него сварливую женщину. Испугался ее дракон и убежал. И до сих пор, говорят, бежит и не может остановиться. Седые сказки моей Аварии, моего Дагестана!
Сколько мудрости и благородной простоты в них!
В детстве меня будили песни птиц и песни матери. А вечерние сказки моих горных аулов дарили мне сладкие предутренние сны.
Сны быстро забывались, но сказки запоминались навсегда. Не знаю и не ведаю, что появилось раньше — песня или сказка? В моем представлении они — два лебяжьих крыла из сказки моего детства. Только у лебедя, что плавает по озерной глади, крылья одноцветные, белые, а у моего лебедя они будто выкроены из радуги. Не знаю и не ведаю, что появилось раньше — ласточка или пушистый котенок? Но оба они мирно жили в моей сакле, и ласточка своим пением, а котенок своими сказками доставляли мне огромную радость. Песня и сказка одинаково дороги мне. Они — жемчужины разного цвета, нанизанные на единую нить. И порвись нить — рассыплется ожерелье.
Сказочность в поэзии и поэзия в сказках тесно сомкнуты, как кинжал с ножнами. Рассказывают, когда малолетний сын легендарного Шамиля — Джемалутдин, взятый русскими в заложники, через двадцать лет «по милости» царя был возвращен родному Дагестану, то оказалось, что юноша забыл все: и молитвы, и язык родной, и Дагестан, и его суровые обычаи. Ничто не напоминало этому горцу в шинели царского офицера о родине, и он, выросший на чужбине, рвался в Петербург. Но мать спела ему песню об Аварии, ту самую, что слышал он в колыбели, и в нем проснулась душа горца. Он вспомнил родную саклю, суровые горы, израненные, истекающие кровью аулы, — вспомнил родину. И сбросил юноша с плеч чужую шинель, надел горскую черкеску и попросил у отца кинжал, чтоб сражаться за родной край. Песня матери вернула его родине. Песня матери возродила в нем любовь к свободной бедности горцев.
Мне было года четыре, когда умер мой дед, но я хорошо его помню. Это был белобородый горец с карими живыми глазами, всегда в черной бурке. И, думается, лицо его я запомнил на всю жизнь, оттого что дед рассказывал мне сказки и легенды моих гор. Лица тех, кто в ауле рассказывал мне сказки и пел песни, запечатлены в моем сердце. Но лица тех людей, кто не рассказывал мне сказок, я не могу себе ясно представить, хотя эти люди, наверное, здравствуют и поныне. Помню, когда я слушал белобородых сказителей, мне казалось, не они рассказывают эти удивительные сказки, а горы, древние пещеры, похожие на пасти чудовищ, сама земля и вода, солнце и луна.
Сказки возвращают меня к далекому детству, к родному аулу в Хунзахских скалах. Хунзахские скалы открыли мне большой и волшебный мир своими легендами и сказками о могучих нартах, что заступались за бедный люд, о могущественном Шамиле и о храбром Хаджи-Мурате, о веселом, неунывающем Дингир-Дангарчи, по дождевой струе поднявшемся на небо, и, конечно, о моем горском Насреддине. Он живет в каждом ауле. Находчивость его и остроумие известны всему миру.
О, сказки моего детства! Когда я был маленьким, вы меня лечили от обид и болезней. Когда я нетерпеливо ждал возвращения отца и старших братьев под крышу родной сакли, вы сокращали часы моего ожидания. Когда сам я после долгих странствий спешил домой к близким и родным, вы облегчали мне горные подъемы и спуски. Вы сокращали все расстояния и дарили мне весеннее тепло в зимние звездные ночи. И сейчас, когда я бываю вдали от родины, на душе моей становится легко и светло, лишь только вспоминаю о вас. Дни и ночи проходят незаметно, и сердце устремляется к прекрасному; а душа не расстается с песней — все эти бесценные сокровища дарите мне вы.
Но не это главное в вас. Вы — бессмертные свидетели богатства мысли, величия цели, красоты и героизма моего маленького народа.
Вы, сказки, можете дать ответ на многие вопросы, которые по сей день волнуют каждого писателя. Как ни в одном жанре, сочетаются в вас стройная простая композиция с глубоким идейным содержанием, вымысел — с действительностью, поэзия — с прозой, высокая романтика — с трезвым реализмом, национальное, самобытное — с общечеловеческим, традиция — с новаторством. Вы — самый старый и в то же время самый современный жанр. После вас для меня ничто не ново в нашей литературе. А какая образность повествования живет в вас, какая краткость и точность! Вы рассказываете об одиноком бедняке и сравниваете его с одинокой тучей в ясном небе, с копной дыма, что оторвалась от дымоходной трубы и задумчиво повисла над саклей. Радость и восхищение вы уподобляете белым цветам, которые пробиваются из-под снега. Да, аварцы еще с давних пор умели удивительно образно мыслить, хоть и не умели читать и писать. Они создали и сберегли для поколений гениальные произведения, отражающие их дух и характер.
Перед юными горцами, чтобы проверить ум и находчивость, ставили три условия: разрубить тупым топором пень, вспахать каменистый горный склон и, конечно, рассказать три сказки. Последнее из этих условий было поставлено и передо мной в мою первую встречу с незабвенным и бесконечно дорогим Самуилом Яковлевичем Маршаком. Он попросил меня рассказать какую-нибудь аварскую сказку. И я рассказал о Дингир-Дангарчи. Самуил Яковлевич раз десять повторил это имя — Дингир-Дангарчи — и сказал, что хорошо бы написать для детей книгу о Дингир-Дангарчи.
Самуил Яковлевич считал сказки творениями удивительных людей.
Кто же эти удивительный люди?
Никогда не принимал я и не приемлю соавторства в литературе, впрочем, как и в музыке, и в живописи. Я склонен сравнивать каждого художника с отдельным ульем, державой. Но сказки — это творение всего народа, мыслящего едино. Творение земледельца и мельника, каменщика и золотых дел мастера, гончара и лесника. Это творение безымянных писателей и философов. Сказки созданы и верой, и мечтой, и мудростью, и подвигом, и печалью, и радостью. В них отражена история народа.
Сказки, скажите мне, где и когда вы родились? Я уверен, вы родились у очага в бедной сакле, у костра чабана. Недаром простого мельника с запорошенными мукой усами вы превращаете в падишаха и, наоборот, падишаха — в мельника, а подвиги совершают простые, незаметные люди. Они, эти люди, — творцы сказок. Во дворцах не слагали сказок, живущим там они были не нужны. Не в упрек будет сказано имаму Шамилю, даже он говорил: «Мы горцы, мы все время воюем. Нам некогда заниматься песнями и сказками. Пусть наши недруги сочиняют о нас песни и сказки, лязг наших кинжалов и звон наших шашек дает им богатый материал!»
Печальной была судьба многих певцов и сказителей в прошлом.
За песню зашили рот певице-сказительнице Анхил-Марин, ослепили Саида Кочхюрского, сослали в Сибирь Ирчи-Казака. Из-за угла убили Махмуда, пытались отравить молодого Эльдарилава. Но песня и сказка бессмертны, как бессмертна сама жизнь.
Печальна была в прошлом судьба всего моего народа, создавшего эти сказки. Дед мой, бывало, говаривал: «Младшим везет только в сказках». Он имел в виду прошлое аварского народа, который теснили со всех сторон, обрекая на вымирание. Но пришла пора, и малые народы стали рядом с большими, как братья. Это Ленин через Октябрь отыскал для людей верную дорогу, и на нее ступили народы Страны гор. Недаром в горской песне поется о Ленине:
Ты первым пришел и людьми нас назвал,
И оружье победное в руки нам дал.
Иные думают, что сказки устарели и как жанр изживают себя. Нет, жанр сказки никогда не устареет и никогда не умрет. Ибо не иссякает и не умирает в сердцах людей мечта. И всегда народное творчество будет оказывать влияние на развитие литературы, на произведения писателей. Конечно, есть писатели, которые, как телята, ни на минуту не отпускают вымя коровы — фольклора, а есть и такие писатели, которые строят мельницу там, где нет воды, — в стороне от народного творчества. Ошибаются и те и другие.
Только тогда в полную силу зазвучит слово, когда в нем соединится индивидуальность автора с самобытностью его народа. Нельзя отрываться от того, что создано народом на протяжении тысячелетий, как нельзя строить мельницы там, где нет воды. Сказки как жанр, созданный народом, — великий и бессмертный источник, откуда мы черпаем свои произведения.