Одной из замечательных особенностей советской литературы является ее многонациональность. Если сравнить нашу литературу с цветущим парком, то можно сказать, что в этом парке есть аллеи всех народов, в том числе и аллеи народов Северного Кавказа. У каждой аллеи свои особенности и свои краски. Все они связаны друг с другом и по-своему украшают парк. Мы строим советскую литературу, не отгораживаясь друг от друга, а помогая друг другу. Литература так называемых малых народов Северного Кавказа — это литература, обязанная своим рождением, ростом и развитием двум матерям: ее кормили живительным соком великолепные образцы фольклора горских народов, ее повела и приблизила к возмужалости русская литература.
Но не следует думать, что у нас все вполне благополучно.
Когда читаешь некоторые произведения писателей Северного Кавказа, то удивляешься их однообразию. Это особенно заметно в прозе. Проза — для нас новый жанр, и в этой области у нас большого опыта нет. Но ведь это не оправдывает подражания.
Между тем по своему содержанию иные книги, написанные на колхозную тему, сильнейшим образом напоминают произведения Овечкина, Троепольского, Николаевой и других.
У Леонида Леонова в романе «Русский лес» есть прекрасно написанная глава — лекция о русском лесе. Магомед Сулиманов, подражая этому, в свой роман «Дагестанские огни» тоже ввел целую главу — «лекцию о стекле», хотя для развития сюжета и раскрытия характеров необходимости в этом не было. Часто детские горские писатели в своих рассказах подражают Носову…
Правда, это подражание не всегда бросается в глаза, потому что у одних писателей председатель колхоза высокого роста, у других — низкорослый, у одних — усатый, у других — безусый. Если у одних бригадир — весельчак, у других он хитрец. Я не говорю об одежде, об описаниях природы и т. д. От этого, впрочем, суть дела не меняется; если у ворованного быка отрубить рога, он не перестанет быть ворованным.
Некоторые поэты, особенно молодые, очень примитивно представляют себе учебу у русских писателей. Если они напишут стихотворение лесенкой, то уже считают себя учениками Маяковского.
У нас есть произведения, посвященные дружбе народов. Это, конечно, очень похвально. Но вместо образов живых людей мы нередко находим здесь лишь схемы. Русские люди тут не действуют, они только читают мораль.
Этим страдаю и я сам. У меня есть, например, стихотворение, посвященное моей учительнице. Оно было хорошо встречено читателями. Я посвятил его русской учительнице, а затем, увлеченный хвалой, я написал стихи о русском агрономе, потом об инженере и так далее. И таким стихам я решил посвятить целую книгу. Понятно, что из этого ничего не вышло. Это же не молитва, где всегда повторяется одно и то же. Авторы таких произведений напоминают человека, который однажды поймал в ущелье лису и думает, что там и в следующий раз можно поймать. Русский человек нам дорог не только потому, что он русский, но, прежде всего, потому, что мы видим в нем носителя лучших, передовых черт своей эпохи.
Русский язык стал для нас вторым родным языком. Русскую литературу мы воспринимаем как собственную литературу. Русская литература помогла нам писать лучше, сильнее, писать точнее, конкретнее, выразительнее излагать мысли и чувства. Мы стали мыслить шире, стали чувствовать глубже. Она нас познакомила с замечательными образцами неизвестных нам жанров. Горская поэзия приобрела новые черты: ее музыкальность обогатилась словесной живописью, умением создавать выразительные, реалистические картины. Сегодня на языке народов Кавказа зреют молодая проза и детская литература. В русской литературе горцы видели не только Россию, не только русского человека, русский характер, но видели самих себя, свою судьбу, свои мысли, думы и чаяния. В русской литературе наш народ нашел правду о себе.
Невозможно даже перечислить все великолепие образов горцев, все прекрасные картины величественной кавказской природы, все этапы борьбы горских народов, мастерски изображенные в произведениях русских писателей.
Мы знаем, с каким чувством относились передовые представители мыслящей России — Добролюбов, Чернышевский и другие — к борьбе горцев за свою свободу.
И сегодня русские советские писатели продолжают замечательные традиции классиков русской литературы.
Мы все хорошо знаем романы и рассказы П. Павленко, стихи и новеллы Н. Тихонова, стихи и поэмы Вл. Луговского, роман «Горы и люди» Ю. Либединского, «Каменный цветок» Л. Пасынкова и многие другие произведения советских писателей, посвященные Кавказу. Ими создана целая плеяда замечательных образов простых людей Кавказа. Вдумчивые и наблюдательные художники, они замечали те глубокие процессы, которые происходили в жизни и сознании горцев.
Теперь нам понятно, почему передовые люди гор все время мечтали о приобщении к русской культуре, к русской литературе.
Чрезвычайно важен для нас вопрос и о традициях восточной литературы.
Мы знаем, что Восток создал великую тысячелетнюю литературу. Он дал миру величайших писателей и мыслителей. Сейчас литература многих стран Востока вместе со своими народами ведет напряженную освободительную борьбу против национального порабощения.
Между тем наша критика нередко пренебрежительно говорит о восточной литературе и ее влиянии. Как только увидят где-нибудь шаблонный образ, дидактику и т. п., так сразу же начинают говорить о «восточных влияниях».
Между тем не все, что идет от восточной традиции, плохо и неприемлемо.
Но мы не должны при этом мириться с тем, что во многих произведениях наших писателей встречаем шаблонные образы и эпитеты, как бы взятые взаймы у старых восточных поэтов. При чтении некоторых подстрочников стихов северокавказских поэтов я записал следующие выражения: «зеленым бархатом одетые поля», «подвиги, подобны солнцу, озаряют путь», «шелковые завесы тьмы», «зеленый ковер полей», «родники хрустально-чистых вод», «золотые лучи солнца», «туман, как саван», «ночной зефир», «голос сладкий, как у куропатки» и т. д.
У этих поэтов нет собственных наблюдений, собственной интонации. Новые, горячие чувства, которые вызывает наша жизнь, они заменяют старой книжной мудростью.
Вот характерные сюжеты некоторых наших книг: живут два друга, у одного — сын, у другого — дочь. Дети любят друг друга, но отцы ссорятся и разлучают влюбленных. Или живут два врага, у одного — дочь, у другого — сын. Вражда отцов мешает счастью любящих. Или жил богатый человек, и при нем работал батрак. У батрака — сын, у богача — дочь, и т. д. и т. п. В таких произведениях реалистические картины обыкновенно смешаны с невероятными приключениями, уводящими нас от конкретности, от художественной правды. Написаны они обычно пышным и возвышенным языком, в них нет живых, правдивых, убедительных, остро подмеченных деталей. Здесь природа полна экзотики, здесь одни олени и водопады, орлы и горы, герои здесь ходят в черкесках и при кинжалах, разговаривают одними пословицами и поговорками. В романе Аткая Аджаматова «В кумыкской степи» даже русская учительница разговаривает кумыкскими пословицами.
Я прошу понять меня правильно. Я вовсе не против фольклора. Я люблю наши сказания о нартах, народные песни о любви и героях, о труде и о битвах, о горестях и радостях. Я люблю пословицы и поговорки наших народов. Фольклор — это вечное, неугасающее пламя наших народов. Это источник, откуда берут начало прозрачные ручейки нашей литературы.
Но мы, взрослые писатели, не должны быть похожими на тех мальчиков, которые никак не могут оторваться от материнской груди. Из своих саклей матери давно проводили нас на большую, столбовую дорогу советской художественной литературы.
Мы должны упорно трудиться и самостоятельно, как подобает усатым мужчинам, искать свою поэтическую пищу, свои образы, свою манеру письма, свою литературную тропинку. Нельзя в возрасте быка оставаться теленком.
Это тем более обидно, что у нас есть замечательные примеры правильного использования фольклора в художественной литературе. Опять-таки в этой области нам надо учиться у русских писателей — у Лермонтова, у Толстого.
Старые черкески, кинжалы с кубачинскими узорами, занимательные дидактические сюжеты, диалоги, напоминающие сборник пословиц и поговорок, экзотика, тысячелетние пышные метафоры, сравнения и т. д. — некоторые привыкли видеть во всем этом национальный колорит, национальную форму, национальные традиции нашей литературы. Они предполагают, что там, где больше народных изречений, афоризмов, — там народность литературы.
Заметили ли вы, как часто молодые переводчики, переводя наши стихи на русский язык, применяют этот «национальный колорит», употребляя слова «джигит», «папаха», «черкеска» и т. п.? Чтобы читатели знали, что я национальный поэт, переводчики надевают на меня бешмет, который я никогда не носил. В этом ли заключается национальный колорит, национальная форма, национальные традиции? Нет, и еще раз нет!
В повести А. Шогенцукова «Весна Софият» рассказывается о горянке-кабардинке, ставшей трактористкой, о больших событиях в ее жизни. До сих пор наши прозаики и поэты, создавая образ горянки, прежде всего, подчеркивали, какие права она приобрела. А. Шогенцуков в «Весне Софият» показывает свою героиню уже как активную участницу строительства другой, светлой, жизни. Это — новое явление в нашей литературе.
В стихах Кайсына Кулиева звучит горячая любовь к своему краю. Он тоже пишет о горах и орлах, но так он выражает свои чувства, внутреннее состояние своей души. Из своей сакли, из своего аула он смотрит на целый мир. Некоторые думают, что это — национальная замкнутость. Дело не в том, о чем пишешь, а в том, как пишешь. Можно писать и о раскрытом окне, и о солнце! Лишь бы в произведении жило, трепетало большое национальное и общечеловеческое счастье…
Мерилом качества произведений является то, как в них изображаются жизнь и труд народа. Новаторство советского художника заключается не только в том, что он находит новые формы, новаторство советского художника заключается в том, насколько полно сумел он отразить то новое, что вместе с ним пришло в жизнь. Можно учиться у великих классиков — у Пушкина, Лермонтова, Толстого, у больших советских писателей, у литературы разных народов, но все же самой большой школой для настоящего художника, самым большим учителем для него остается жизнь народа.
Общеизвестно, что лучшие книги советских писателей не придуманы за письменным столом, они взяты из жизни народа. Не зная, не изучая этой жизни, писатель, каким бы талантом он ни обладал, всегда напишет неправду. Нельзя создавать хорошие произведения, не зная жизни. Все лучшие книги советских писателей были написаны по горячему следу больших событий, и вся поэзия горских народов является откликом на большие жизненные явления.
Я уже неоднократно рассказывал в своих выступлениях об одной легенде, которую слышал от старика горца.
Жил, говорят, простой горец. Он был воином. Но этот воин владел только старым кинжалом. Был этот горец чабаном, но имел он только одного старого козла. Был он садовником, но весь его сад состоял из одного дерева. И это дерево годами не давало плодов. А козел с каждым годом худел, и ему уже стало тяжело таскать даже собственную бороду. Тогда горец рассердился, взял кинжал, срубил свое единственное дерево и сделал из него музыкальный инструмент — кумуз, зарезал козла, из его кишок сделал струны для инструмента и спел печальную песню о своей горькой судьбе, о горькой судьбе своего народа.
С тех пор прошли века. Взамен одной жизни пришла другая. И каждый раз она подсказывала горским песням новые мелодии. В этих песнях отражена вся жизнь горцев.
Для горской песни не существовало времени года. Наши поэты не ждали соловья и ласточки, не ждали, пока пройдет зима и наступит весна. Они пели, писали, боролись. Они жили жизнью своего народа.
Изучая литературу горских народов, мы изучаем историю их возрождения. Мы видим рождение новых людей, новых отношений. Сама действительность дает нам много нового. Современники хотят увидеть себя и в наших книгах.