Выбираются люди – подобье жюри,
Расстоянье они промеряют шагами,
Высоту до канатов от жесткой земли
И надежность растяжек проверили сами.
На поляне народ и на крышах народ,
Только дай поглядеть, не корми их и хлебом.
А вверху высоко совершают полет
Три орла в голубой безмятежности неба.
Но момент наступил, и запела зурна,
По ковру поплыла Фатима молодая.
Вот уже по канату ступает она,
Заскользила, восторг у людей вызывая.
В белом платье и красных чувяках – пошла –
И одежда и эти движенья к лицу ей,
До краев белопенный стакан налила
И на лоб его ставит, да так и танцует.
Улыбается рот, изгибается стан,
Словно крылья – красивые девичьи руки.
На колени упала – не дрогнул стакан...
Но к чему нам описывать разные трюки.
Пусть теперь женихи повторяют за ней.
Но одни онемели и ноги как вата,
А другие вскочили на резвых коней
Да подальше от этих проклятых канатов.
Ну а те, что решились судьбу испытать,
Оказались намного слабее и хуже.
Разве может лягушка, как птица, летать?
Может только скакнуть да и шлепнуться в лужу.
IV
Да, никто не сумел состязаться из них
С молодой Фатимой, что искусством блистала.
Ну а все-таки где же достойный жених?
Неужели совсем уж джигитов не стало?
Тут на праздничный, красочный, яркий ковер
Вышел юноша в грубой пастушьей одежде.
Он спустился с отарой откуда-то с гор,
Никогда его люди не видели прежде.
– Я у вашей невесты руки не прошу,
Я ведь бедный пастух и удел мой – ярыга.
Только можно немножко и я попляшу? –
И пошел на канат в сыромятных чарыках.
Засмеялись вокруг: хи-хи-хи, ха-ха-ха!
Ну давай покажи! Вот жених-то! Потеха!
Но глядит Фатима на лицо жениха,
И невесте, как видно, совсем не до смеха.
Нахлобучив папаху, но вовсе не хмур,
Под зурну и под саз, под певучие звуки
Он легко заплясал, как над пропастью тур,
Без труда повторяя невестины трюки.
А потом и своими он всех восхитил,
Удивил и потряс. Например, для начала
Двух рогатых козлов он под мышки схватил
И с козлами сплясал как ни в чем не бывало.
Вот повис на канате на кончиках ног
(Замирают у зрителей робкие души),
Вот барана наверх, на канат заволок
И, зарезав, принялся разделывать тушу.
Под конец попросил, чтобы дали зурну,
Заиграл и запел, прославляя невесту.
И сказала тогда Фатима чабану,
На второе ее оттеснившему место:
– Заслужил ты, о горец, награду наград,
И готова тебе свое сердце отдать я.
А теперь перепрыгни ко мне на канат,
Чтоб меня заключить поскорее в объятья.
Словно сокол, он руки свои распластал,
Улыбнулся и прыгнул, сроднясь с высотою,
Но каната другого, увы, не достал,
И разбилось чабанское сердце простое.
Выпадали снега, зеленела трава,
Фатима с этих пор не цвела, не блистала.
В черный траур оделась, как если б вдова,
И его никогда до конца не снимала.
По жизни прошла, пряма и строга,
Расступались крестьяне, джигиты и принцы,
Уж каната ее не касалась нога...
Но по-прежнему весело пляшут цовкринцы.
Слава о них далеко слышна,
А не только в ущельях и скалах диких.
В них жив отчаянный дух чабана,
Плясавшего в сыромятных чарыках.
В этом деле сравниться с ними нельзя,
Искусство оттачивалось веками,
Они идут, по канатам своим скользя,
Над океанами и материками.