Земля – наш дом.
И всем я вам сосед –
Француженке, кубинке, кореянке.
Я столько ваших узнаю примет
В прекрасной и застенчивой горянке.
Как знамя, ваши руки для меня!
И словно на рассвете в бой иду я,
Опять, седую голову склоня,
Я эти руки женские целую.
V
Смеясь, встречает человек рассвет,
И кажется, что день грядущий вечен,
Но все-таки по множеству примет
Мы узнаем, что наступает вечер.
А вечером задумчив человек,
Приходит зрелость мудрая и злая...
Но я поэт.
День для меня – как век.
И возраста я своего не знаю.
Я очень поздно осознал свой долг,
Мучительный, счастливый, неоплатный,
Я осознал,
но я вернуть не смог
Ни дни, ни годы детские обратно.
Себе я много приписал заслуг,
Как будто время вдруг остановилось,
Как будто я лучом явился вдруг
Или дичком в саду плодовом вырос.
Могу признаться, мама, не тая:
Дороги все мои – твои дороги,
И все, что прожил, – это жизнь твоя,
И лишь твои всю жизнь писал я строки.
Я – новорожденный в руках твоих,
И я – слезинка на твоих ресницах.
За частоколом лет мой голос тих,
Но первый крик тебе доныне снится.
Не спишь над колыбелью по ночам
И напеваешь песню мне, как прежде.
Я помню, как начало всех начал,
Напевы ожиданья и надежды.
Вхожу я в школу старую.
И взгляд
Скользит по лицам – смуглым, конопатым.
А вот и сам я, тридцать лет назад,
Неловко поднимаюсь из-за парты.
Учительницы руки узнаю –
Они впервые карандаш мне дали.
Теперь я книгу новую свою,
Поставив точку, отпускаю в дали.
О руки матери моей, сестер!
Вы бережно судьбу мою держали,
И вас я ощущаю до сих пор,
Как руки женщин всей моей державы!
Вы пестовали ласково меня
И за уши меня трепали часто.
В начале каждого большого дня
Вы мне приветливо желали счастья.
И вы скорбели, если вдалеке,
В безвестности,
я пропадал годами.
И вы о жизни по моей руке
Наивно и уверенно гадали.
Вы снаряжали нас для всех дорог,
Вы провожали нас во все скитанья.
Мы возвращались на родной порог
И снова говорили: «До свиданья».