— Заканчивается 1987 год, вся страна подводит итоги первого этапного периода перестройки нашего общества. И такие итоги подводит внутренне каждый советский человек. Что Вы об этом скажете, Расул Гамзатович?
— Заканчивается 1987 год по календарю. Это неизбежно. Но итоги подводятся не по календарю, а по делам.
Новый год — это всегда новоселье. Когда мы переселяемся в новый дом, то с облегчением выбрасываем ненужное, надоевшее. Но у нас есть и много такого, что стоит взять с собой из старого дома. Так и с событиями: одни для забвения, другие для памяти. Поэтому прежде всего в новый год мы должны взять гласность и демократию.
Я поэт. Я пришел в этот мир для того, чтобы открывать двери, которые десятилетиями передо мной и перед всеми нами закрывались. Мы привыкли к «нельзя» и «нет», и устали от них, как устали от риторики, догматизма, самовосхваления. Шаг на месте мы выдавали за поступательное движение вперед. В результате этой нездоровой физкультуры у многих развились гипертония карьеризма и гипотония творчества. Перестройка остановила этот разрушительный процесс мнимой ходьбы и заставила идти на самом деле.
— Но ведь перестройка — это, прежде всего, ускорение. Да, мы уже не топчемся на месте, но не слишком ли медленно мы идем? Люди по-разному воспринимают изменения, происходящие в стране, — одни оптимистично, другие — с долей скептицизма, а есть и такие, которые пытаются представить себя новоявленными героями, чуть ли не правофланговыми перестройки. Как Вы относитесь к этому как гражданин и как поэт?
— Молчальники выдают себя за храбрецов. Молчалины — за Чацких. Забыв о том, что героизм не бывает периодическим. Он либо есть, либо его нет. Именно эти лжегерои больше всех кричат о том, что у нас все плохо, обвиняя народ в равнодушии. Но сама перестройка противоречит этому, она потому и началась, что внутри страны все эти долгие годы застоя и инерции созревали силы мощного противодействия. Честные писатели писали в стол, режиссеры создавали фильмы на полку, председатели колхозов садились на скамью подсудимых, отвергая приписки, честные следователи разоблачали мафии, скрывающиеся под честью мундира. Именно эти люди, которым не надо перестраиваться, истинные герои перестройки.
Но солнце не везде светит одинаково, и дождь не все поля орошает одновременно. Это естественно. Это сейчас происходит и в стране. Те, кому нужно перестраиваться, в первую очередь, стали тормозом перестройки, пристроившись к ней. По старинке они на заседаниях выступают с запланированной критикой и самокритикой, по-прежнему не думая о деле. В этом не исключение и наша республика.
Мы стали часто спрашивать «Что делать?», но редко спрашиваем «Кто виноват?». Не потому ли, что в каждом из нас есть доля вины. Мы создали конституцию государства, но забыли о конституции нравственности. Человек стал безмерно эгоистичным. Раньше в горах сосед помогал соседу, сегодня он иногда пишет на него анонимки. Врач разучился любить такого же врача, как он, писатель — такого же писателя, учитель стал равнодушен к своим товарищам. В заботе о себе растворилась забота об общем: о культуре, об истории страны. Правда, появилось общество «Память», в котором много реакционного и шовинистического. И это в то время, когда история всех народов нашей страны ждет нового, глубокого и беспристрастного осмысления.
— Расул Гамзатович, не потому ли Вы вновь в своем творчестве обратились к истории Кавказской войны? В новых поэмах о Шамиле, Хаджимурате, Ахвердилаве Вы многосторонне охватываете тему интернационального и национального, между тем как в наше бурное время переоценки ценностей иногда происходит спекуляция на переосмыслении ошибок прошлого.
— У меня, как у всего моего поколения, украдены лучшие годы. Люди, которым мы верили, нас обманули. Сегодня мы не хотим обманывать молодых, поэтому пытаемся рассказать о своих заблуждениях.
В этом году я написал много поэм. Одна из них «Колесо жизни» родилась в Непале, где существует притча, что мир подобно колесу двигают свинья — символ уродства, курица — символ глупости и легкомыслия, змея — символ коварства. Если с этим согласиться, тогда не стоит жить и бороться, ибо в этих символах заключается презрение к людям. Кроме этих жалких тварей, есть и гордые орлы, и белые журавли, и человек, стремящийся к подвигу и совершенству. Мир движим совестью, трудом и талантом, неподкупной любовью и правдой. Без этого колесо жизни покатится вспять.
Я продолжаю рассуждать о времени в поэмах «Концерт», «Суд идет», «Неравный бой». Вопрос, заданный Грибоедовым в начале XIX-го века «А судьи кто?», остается злободневным и на исходе XX-го столетия. Многие страницы нашей истории были преднамеренно уничтожены, многие факты погребены под бурыми кляксами, напоминающими больше кровь, чем чернила. Многие борцы и певцы незаслуженно забыты. Отрицание исторической правды не привело ни к чему хорошему. Не нужно навязывать народу мнение, которое ему чуждо.
Поэт Павел Антокольский говорил, что время — его главный герой. Я так не скажу. Мой главный герой — Человек. Довольно прославлять коллективный ум, мы устали от единодушия и очередей. Самая длинная очередь у нас была за правдой, но в последние годы она, к счастью, сократилась. Именно об этом мои новые поэмы, которые выйдут скоро отдельной книгой. Мечтаю издать книгу стихов, написанных в молодые годы, которые не вошли в собрание моих сочинений.
Сегодня кажется невероятным то, что мы жили в условиях социальной несправедливости при социализме. Жили в окружении взяточников, жуликов и воров, которым было выгодно существующее мнение, что у нас все хорошо, что мы самые лучшие. Именно они сегодня противятся перестройке.
— А нет ли таких противников и в среде писателей? В своих выступлениях Вы озабоченно говорили о поспешном росте писательских организаций, о том, что к приему в ряды членов Союза писателей СССР пришло время подходить с большей ответственностью. Но, не кажется ли Вам, Расул Гамзатович, что эти высокие требования прежде всего надо предъявлять к тем писателям, которые, давно являясь членами Союза, стали его «мертвыми душами». Не они ли сегодня являются тормозом для истинных молодых дарований? Вправе ли они быть судьями для этих молодых? Так не настало ли время со всей беспристрастностью к мнимым заслугам решить, кто есть кто?
— Можно написать одну такую книгу, как «Дон Кихот» и стать писателем для всех времен и народов. Можно написать всего тридцать семь стихотворений, как Бараташвили, и стать классиком грузинской литературы. У прекрасных горских поэтов Батырая и Махмуда произведений наберется на один томик стихов. У некоторых нынешних «классиков» выходят пухлые собрания сочинений, а поэзии в них на тощую книжицу.