«Нет, ничего не скрыто от дорог — Здесь смех звенел и слезы жгли песок»

«Нет, ничего не скрыто от дорог — 
Здесь смех звенел и слезы жгли песок»


Мы приехали в гости к Расулу Гамзатову в его загородный дом, стоящий на берегу Каспия. Летняя беседка стоит так близко к морю, что шум иногда перекрывает наши голоса.
— Как вам пишется здесь, Расул? Такой грохот волн не мешает? Он хитро щурится:
— Когда не пишется — очень мешает. И уже не сдерживает улыбку:
— И совсем не мешает, когда пишется.
В свои семьдесят пять лет он такой же: философия с иронией, эти два начала мудрости, присущие еще первым его стихам и прозе «Моего Дагестана», никуда не делись с годами. Помните это?

«Человеку нужно два года, чтобы научиться говорить, и шестьдесят лет, чтобы научиться держать язык за зубами.
Мне не два и не шестьдесят. Я на середине пути. Но все же я, видимо, ближе ко второй точке, потому что несказанное слово мне дороже всех уже сказанных слов."

Здесь и далее — строки из «Моего Дагестана»

Теперь ему уже и не шестьдесят.
Иногда говорят о человеке: скуп на слова. Гамзатов не скуп. Гамзатов точен на слова, в его речи нет той шелухи, в которой надо копошиться, чтоб найти суть. Это критики уже отмечали не раз: язык образный, но без иносказаний. Ни строки такой, которая читалась бы двояко. Раньше говорили: открыт и прям, как горец. Потом, с явлением в литературе Гамзатова, стали говорить: открыт и прям, как Расул.

— Мне кажется, не совсем удачно название вашего журнала. Дороги — с ними же все связано: любовь, мир, война, открытия, политика, экономика, технологии, жизнь камнетеса… Все это было бы очень интересно для читателя. Но заголовок, мне думается, его отпугивает. В заголовке лично я вижу только тему технологии. Обложка говорит: вы пишете о том, КАК строить, а не ЗАЧЕМ. Но ведь второй вопрос намного шире и значимей!
— А как бы вы на него ответили, Расул?
— О, мне есть, что ответить. Я ведь был депутатом Верховного Совета республики, там мы многие вопросы обсуждали. Споры разгорались нешуточные, но как только дорожные проблемы на повестку дня выносились, тут все становились единомышленниками. Страна у нас такая: горы, ущелья, реки. Каждый аул — как самостоятельное государство, лишь бедностью похожее на соседа. Дороги соединили людей, приобщили каждое селенье к большому миру. По дорогам пришли к нам и радости, и, к сожалению, новые беды.
— Беды?
— Да. Этот большой мир — он же все в себя вмещает. Есть в нем воровство, пьянство, проституция… Шлагбаумом такое не отсечешь.
— Значит, дороги укрепляют экономику, но разрушают дух, нравственность?
— Не в самих дорогах дело. Не по тому направлению развиваются все коммуникационные средства. Идет открытая проповедь насилия через средства массовой информации. Мускулы, красивые ножки и деньги — главные человеческие достоинства, вот что сегодня проповедуется. Как социальная единица разрушается семья. Дети раньше вырастали под контролем отца, матери, своего аула, народа, а в целом — под контролем совести. Этот духовный контроль теперь разрушен. И уезжающие из селений в большие города горцы — они становятся как бы без вести пропавшими. Теряют в первую очередь себя. А думают, неразумные, при этом, что обретают свободу. Свобода сама по себе хороша, но только не от совести. Я об этом как раз говорю. Это касается и свободы личности, и свободы целого народа. Совесть, как лакмус в химии, содержимое определяет.
— С развалом Советского Союза именно этой свободы как раз-таки и не прибавилось…
— Откуда же ей прибавиться. Семья распалась. Братья враждовать начали. Ничего трагичнее не придумать. Появляется радость, что кто-то из братьев живет еще хуже, чем мы, и зависть, что кто-то — лучше.
Трагедия даже не в том, что рвутся экономические нити. Мы стали злее. Разучиваемся воспринимать чужую боль. Сопереживать разучиваемся. А это — предпосылки еще более страшного горя, которое может нас ждать впереди. Да и не только впереди. Сколько людей в Чечне потеряли? Сколько душ надломили? И уже забыли обо всем.
А ведь все началось с малого: с забвения уроков нравственности. Когда нам перестали говорить, что надо уважать старших, уступать в автобусе место женщине, что нельзя проходить мимо попавшего в беду человека… Все это посчитали предрассудками социализма и заменили другими уроками, смысл которых — стань волком, чтоб утвердиться в мире. И многие, в особенности молодые, оскалили клыки. Нет, мы утверждались не так. Другому нас учили…

«Шел дождь. Подъехав к гоцатлинской речке, мы увидели, что старик, ехавший на арбе, застрял посредине потока. Отец тотчас остановил машину, вошел в реку и начал помогать старику. Вместе со стариком они понукали волов, упирались в колеса. Скоро арба очутилась на ровной дороге. Мы поехали дальше. Через несколько километров на пути попалась еще одна река. Отец снова остановил машину и стал дожидаться старика с арбой.
— Старик обязательно здесь застрянет. А я знаю, как перевести волов через эту речку. Я подожду старика и помогу ему».

— Расул, но разве раньше не было на Кавказе того же воровства, пьянства?
— Знаете, имама Шамиля как-то попросили: назовите аул, где живут самые глупые, самые ленивые, самые вороватые жители. Он ответил: Телетль. Тогда ему задали второй вопрос: а где живут самые умные, самые трудолюбивые, самые честные горцы? Он снова сказал: Телетль. И пояснил: даже в капле воды заключена вся жизнь, там есть и хорошее, и плохое.
Да, в семье — не без урода, этот вывод ко всем странам и континентам подходит. Но даже мелкого вора у нас наказывали и презирали, а сейчас страну разворовывают, и что? Труженик у нас был в почете, а сейчас бал празднует тот, кто умеет делать деньги, не утруждая ладони мозолями. И что опять-таки? По телевидению скорее покажут, как можно раздеться догола и получить за это приз — вот нынешняя идеологическая программа воспитания человека.
— Но сейчас само слово «идеология» стало как бы ругательным…
— Если нет национальной идеи, то откуда же взяться идеологии? Потому отвергают даже сам термин. Нет, и раньше, конечно, до смешного доходило. Один поэт, к примеру, написал:

«Рассеялся в горах туман,
Путь ясен впереди.
Своих баранов, о чабан,
Ты в коммунизм веди»