Восьмистишия

* * *

В селенье, место отыскав повыше,
Я строил саклю, с корнем рвал траву.
Построил, пожил, а трава на крыше
Растет и словно шепчет: «Я живу!»

Как ни срывай в траву, она воскреснет
Не под ногами, так над головой.
И я сказал свое любимой песне:
«Будь схожа, песня, с горною травой».

* * *

Сердце мое – это праздничный стол,
Где пир всегда разливанный,
Я друга позвал, и друг мой пришел,
Ты пришла нежданно, незванно.

И встали мы пред тобой, молодой,
Как при торжественном тосте.
Ты стала хозяйкою, тамадой,
А сам я всего лишь гостем.

* * *

Я думал, деревья в цвету белоснежном,
А ближе подъехал – деревья в снегу.
Я думал, ты любящей будешь и нежной,
Попал я впросак, а уйти не могу.

Помчался я тропами горного края
И бурку не взял, а в ущельях дожди.
Моя дорогая, моя ледяная,
Скажи мне, что делать, согрей, пощади!

* * *

С тех пор, как встретились мы на земле,
Угомонились снегопады злые,
Растут цветы такие в феврале,
Как мы искали, встретившись впервые.

Весь год в садах весна белым-бела
Свой цвет роняет с яблонь к нам на плечи.
Я помню: на земле зима была
В последний раз до нашей первой встречи.

* * *

«Чего опечалился, что ты затих,
Мой попутчик, мой новый друг?
Что сдвинул папаху с бровей густых,
На полслове осекся вдруг?»

Так спросил я друга вечерней порой,
И друг мой к окошку прильнул:
«Есть гора за той далекой горой,
А за ней мой родной аул».

* * *

Как чабаны, вершины на рассвете
В больших папахах белых облаков,
И ручейки в снегу звенят, как дети,
Освободясь от ледяных оков.

Чуть слышится невнятный звон капели,
А в сакле на постели, у стены,
Старик больной вздыхает: «Неужели
Не будет больше на земле весны?»

* * *

Любовь, давай себя сравним с пандуром!
Я – дерево пандура, ты – струна…
Не быть ему ни радостным, ни хмурым,
Он мертв, пока не зазвучит она.

Любовь, давай себя сравним с кинжалом!
Ты – лезвие, а я твои ножны.
Я легковесен без тебя и жалок,
Ножны пустые в деле не нужны!