И замело. Леса покрыла проседь,
Белы вершины, долы и дома.
В тылы багряной осени забросить
Смогла десант негаданно зима.
И сердце сжалось у меня от боли,
Хоть не впервые видел на веку,
Как листья клена под окном на воле
Конь белогривы топчет на скаку.
И я похож на скошенное поле,
Где сноп ржаной забыли на току.
* * *
На горной вершине стою в Дагестане,
На небо смотрю я, и кажется мне,
Что рядом мужчины на синей поляне
Овец белошерстных стригут в вышине.
Руну на ветру поклубиться охота,
Горянки на спинах, хоть путь не полог,
Несут его плавно, и капельки пота
На камни ущелья упали со щек.
Я вижу под гулким провалом теснины
Утесы, похожие на чабанов.
В туман облаченные, словно в овчины,
Пасут они стадо седых валунов.
Их шубы порвутся. Так поздно иль рано,
Открывшись, заноет в груди моей рана.
* * *
Числю первым сокровищем горы.
Вознесенный вершинами гор,
Не пустые вести разговоры
Я обязан – их парламентер.
А второй сокровище – Каспий,
Он украсит любую казну.
И в слова, что чеканю не наспех,
Мне вложить бы его глубину.
Составляют сокровище третье
Лес и поле, река и ручей,
Алычи захмелевшей соцветья,
Пурпур утра и звезды ночей.
Время – в каждое тысячелетье –
При сокровищах лишь казначей.
* * *
– Скажи «люблю», – меня просили в Риме –
На языке народа своего. –
И я назвал твое простое имя,
И повторили все вокруг его.
– Как называют ту, что всех любимей?
Как по-аварски «жизнь» и «божество»? –
И я назвал твое простое имя,
И повторили все вокруг его.
Сказали мне: – Не может быть такого,
Чтоб было в языке одно лишь слово.
Ужель язык так необычен твой?
И я, уже не в силах спорить с ними,
Ответил, что одно простое имя
Мне заменяет весь язык родной.
* * *
Нет, ты не сон, не забытье,
Не чудной сказки свет туманный –
Страданье вечное мое,
Незаживающая рана.
Я буду глух и слеп к обману,
Но только пусть лицо твое
Мне озаряет постоянно
Дорогу, дни, житье-бытье.