Зато ему с его мечтами
Дана превыше благодать:
Деяньями, а не летами
Судьбу земную исчислять.
Три века жить – надежд не строю,
Но мысль вернее, чем крыла,
Сквозь даль времен она, не скрою,
Меня пленительно несла.
И может чудный миг порою
Быть долговечнее орла.
* * *
– Зачем, душа, печалясь о других,
Ты забываешь о себе при этом?
– Когда не я, кто ж пожалеет их?
И что, подумай, станет с белым светом?
– Зачем вес век других, а не меня
Спасало ты, мной сказанное слово?
– Забудь себя, но выручи другого –
Таков завет и нынешнего дня.
Моей душе печалиться не ново,
Бездумное веселье отстраня.
Хоть ко всему душа моя готова,
Но смерть свою повременить молю,
Чтоб не оставить сиротою Слово
И без любви всех тех, кого люблю.
* * *
Умерший должен предан быть земле,
Где умер он, так небо начертало.
Отец мой погребен в Махачкале,
И смотрит он на площадь с пьедестала.
А брат, от ран погибший на войне,
Над Волгой похоронен в Балашове.
Другой, в бою не пожалевший крови,
Остался в черноморской глубине.
В Буйнакске мать моя погребена,
Была святейшей женщиной она.
Я старшим стал, теперь черед за мной.
Но, где бы от недуга или пули
Я ни окончил грешный путь земной,
Молю меня похоронить в ауле.
* * *
Магомеду Танкаеву
Тебя однажды повстречал
Я под берлинским небосводом:
– Откуда будешь, генерал?
– Я из Гидатля буду родом!
Мой соплеменник боевой,
Кавказец доблестной чеканки,
На той войне горевший в танке,
Стройнее нет твоей осанки,
Боец с седою головой.
Где память прошлого жива –
Уже три века о Хочбаре
Летит стоустая молва.
И о твоем военном даре
Пусть к ней прибавятся слова.
* * *
Ценивший всякий истинный талант
(О том дойдет пускай рассказ до внуков),
На выставке картин был маршал Жуков,
С которым находился адъютант.
Перед иной картиной на минутку,
Беседуя, задерживался он.
И вдруг солдат, свернувший самокрутку,
Под небом фронтовым изображен,
Готовый, словно Теркин, бросить шутку,
Ему предстал, войною опален.