– Он вам писал… – Из кармана аварец
Бережно вынул тетрадный листок.
«Мама, отец…» – Но строка, обрываясь,
Вниз поползла. Дописать он не смог.
Книгу отца, что в боях обтрепалась,
Брат нам оставил на память. А в ней
Карточка нашей Пати оказалась –
Он тосковал по дочурке своей.
Девочке этой – смотрю я на фото –
Больше родителя не увидать.
Брат мой, ушел от семьи далеко ты,
Как обездолил ты бедную мать!
…Но продолжается путь наш трехдневный.
От Балашова большак повернул
К избам саратовской тихой деревни,
Маленькой, словно аварский аул.
Дальше тропинка вела вдоль канала
К месту, где горец недавно зарыт.
Нет, не свидание нам выпадало,
Только прощанье, навеки, навзрыд.
Рядом теснились могилы другие.
В них после боя почили сыны
Армии нашей бескрайней России,
Разных народов, единой страны.
…Ехали мы сквозь тревожные дали
И к Магомеду взывали: – Держись!.. –
Брат мой держался. Но опоздали.
Мы опоздали на целую жизнь.
III
Пылало небо блеклое, сквозное,
Поникли травы на степных буграх.
Была земля под августовским зноем
Сера, как пепел, как летучий прах.
Лежала степь в пожарищах, в руинах,
Мерцала обмелевшая вода.
Как далеки от этих мест равнинных
Аул Хунзах и наш родной Цада!
Как далеки отсюда наши скалы,
Где в сакли заплывают облака,
Где юность Магомеда протекала,
Бурливая, как горная река.
Вновь школьный колокольчик услыхать бы,
Или веселый барабанный бой,
Или бурленье многолюдной свадьбы,
Весь гомон жизни, прерванный войной.
Доселе брата ожидают горы,
Его состарившаяся жена
И ученики его, которых
Уже, увы, покрыла седина.
Учитель молодой, простым солдатом
Покинул ты свой дом, родную высь,
И нет конца каникулам проклятым,
Которые в то лето начались.
…Ты в пору обороны сталинградской
Не оплошал среди однополчан,
В разноязычье фронтового братства
Достойно представляя Дагестан.