Песнь о двадцатилетних

I

Не знаю, с чего эту песню начать,
С какого такого заветного слова,
Которое жжет мою грудь по ночам,
Чтоб вырваться снова из плена немого.

С мечтою о ней я покинул свой дом
И с думой о ней возвратился с чужбины…
О чем эта странная песня, о ком
Рыдает во мне, словно клин журавлиный?

… В Японии я в январе побывал,
В чудесной стране восходящего солнца,
И сразу попал, с корабля да на бал,
На празднество двадцатилетних японцев.

Какой удивительный праздник! Его
Увы, не сравнить с нашим Днем молодежи.
Он только для тех, кому двадцать всего —
Ни на год не старше, ни на день моложе.

В саду императора юность страны
Сверкала, как радуга в небе, где краски,
Сливаясь, приветствовать были должны
Всеобщего двадцатилетия праздник.

Прекрасная юность! Ты, как кимоно,
Затейливой лентой причудливой ткани
Струилась повсюду, стекаясь в одно
Глубокое русло безумных желаний.

Хотел бы обнять я твою красоту!
Как много сегодня вокруг новобрачных,
Которых по взглядам видать за версту —
Не встретить здесь физиономии мрачной.

Два десятилетья у них позади…
Вращается время, как будто пластинка,
И все ж они в самом начале пути,
Где все им желанно, где все им в новинку.

Двадцатая зрелость, о, как ты юна!
Танцуя без устали вальсы и твисты,
Ты огненной музыкой опьянена…
Хмелеешь от хохота, словно от виски.

Весь Токио нынче танцует с тобой,
И кажется мне, что быстрей в этот вечер
Вращается даже наш шар голубой,
Спеша восходящему солнцу навстречу.

Вдруг головы всех устремляются ниц…
И, приподнимая столетий завесу,
Как в сказке, в саду появляется принц
С прекрасною Золушкой, ставшей принцессой.

Покуда традиции строго храня,
Стоит молодежь в восхищенном поклоне,
Супруги, и возгласа не оброня,
На лестницу чинно восходят, как пони.

И принц произносит короткую речь…
И хоть мне, аварцу, язык тот неведом,
Я чувствую — он лаконичен, как меч,
Приученный к молниеносным победам.

А юность с почтеньем внимает ему,
Как сакура в зимнем саду расцветая,
И только один я никак не пойму,
Что может январь быть прекраснее мая.

О, двадцатилетие! Это пора,
Быть может, всего благодатней на свете?..
Я вспомнил аульские те вечера,
Где был я мальчишкой семнадцатилетним.

И девушка та, по которой вздыхал,
Была меня старше всего на три года…
Но сверстник ее, будто бы аксакал,
Глядел сверху вниз неприступно и гордо.

Ах, лучше бы вовсе их не вспоминать…
Но памяти вновь я листаю страницы
И вижу там Каспий, где мне двадцать пять,
А рядом прекрасные девичьи лица.